|
11.
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она:
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Несносно видеть пред собою
Одных обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.
|
|
XI.
It's sad to think that all for nothing
Our youth was given us, a rip off;
That often we bamboozled it
But youth itself gave us the slip off:
That all our best and dearest wishes,
The dreams we cherished intimately
Have rotted one by one too swiftly,
Like leaves in the autumnal gales.
To see before one a long row
Of formal dinners is unbearable,
To look on life as on a ritual,
And after the respectful rabble
To follow, athough its thoughts, its passions,
One does not share, not even its fashions.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
12.
Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь в том)
Между людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом,
Иль сатаническим уродом,
Иль даже Демоном моим.
Онегин (вновь займуся им)
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, бех дел,
Ничем заняться не умел.
|
|
XII.
Having become the gossips target,
How unendurable (kindly agree)
Amongst the folks who are most reasonable
To be known for a pretended oddity,
Or as a melancholy freak,
Or a satanic monstrosity,
Or even as my own strange Demon.
Onegin, for now to him I turn,
His friend in a duel having sent to Styx
And living aimlessly and idly
Till the grand old age of twenty six,
Bored with his empty inactivity,
Careerless, wifeless, free and useless,
Had nothing to occupy his emptiness.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
13.
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он своё селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странсвия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как всё на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацский, с корабля на бал.
|
|
XIII.
Unrest then seized him with vexation,
A ceaseless desire for change of place,
(A very tortuous sensation,
Though for some others a cross they take).
He left his village and his estate,
The woods' and cornfields' solitude,
Where every day the bloody shade
Of Lensky would visibly intrude.
And then he wandered aimlessly
Being guided by one emotion only;
Till travel also became a bore,
Like everything else, a task, a chore.
So he returned and, following Chatsky's call,
He dropped all else and went to a ball.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
14.
Но вот толпа заколебалась,
Но зале шёпот пробежал...
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаный на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Всё тихо, просто было в ней.
Она казалась верный снимок
Du comme il faut... (Шишков, прости:
Не знаю, как перевести.)
|
|
XIV.
And now the crowd is shifting, lurching,
A whisper runs throughout the hall...
A woman to the hostess is approaching,
Behind her a stately general.
She moved without any fuss at all,
Not coldly, nor full of useless talk,
Without a haughty glance or look
Without pretensions to success,
Or the least suspicion of haughtiness,
Or imitative coquetries...
All in her was simple and serene.
She seemed the perfect living queen
Of comme il faut... ( Shishkov forgive me:
I cannot translate French vocabulary.)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
15.
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор её очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале, и всех выше
И нос и плечи подымал
Вошедший с нею генерал.
Никто б не мог её прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовётся vulgar. (Не могу...
|
|
XV.
The women moved closer as she entered;
Old men were keen to smile at her;
The young men made their bows more fervent,
Seeking to catch a glance from her.
The young girls walked past more quietly,
Passing her in the hall, and still more stately,
Raising his shoulders and his chin jutting,
The general came after proudly strutting.
No one could say she was a beauty,
But in all her person, head to toe,
There was no trace of that which we,
By the dictat of fashion high and low,
But by London's lofty circles, especially,
Is termed 'vulgarianism'. (Pardon me...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
16.
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ного,
И вряд ли быть ему в чести.
Оно б годилось в эпиграмме...)
Но обращаюсь к нашей даме.
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы:
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
|
|
XVI.
I love this word inordinately,
Although I cannot quite translate it;
But for a while all may employ it,
Though it is not yet honoured equitably,
But it would suit well an epigram...)
But I turn now to our theme, the woman,
Graceful, resourceful, simple, pure,
Seated at the table, (of course, Tatyana)
Beside the dazzling Nina Voronskaya,
That Cleopatra of the Neva,
And you'll agree with me, I'm sure,
That Nina with her marble beauty
However blinding it might be
Cannot eclipse her serenity.
|
|
|
|
|
